13. Политический режим: сущность и виды.

Вряд ли можно назвать другую тему в политологии, которая бы так непосредственно задевала интересы каждого, как тема политических режимов. Это и понятно, ибо вопрос о том, в каких условиях жить человеку – демократических, авторитарных или тоталитарных, быть свободным или ждать неоправданных преследований, наказаний и репрессий – не последний вопрос повседневного человеческого бытия.

Что же такое политический режим, каковы его разновидности?

Политический режим – это обобщенная функциональная характеристика существующей в обществе политической системы. Это – совокупность приемов, способов и методов осуществления политической власти. Разнообразие политических режимов обусловлено в первую очередь социальной природой общественной силы, стоящей у власти, а также общей расстановкой сил в обществе. Различие существующих политических режимов определяется также сутью предоставленных гражданам прав и свобод, формальным и реальным разделением ветвей государственной власти, уровнем жизнедеятельности гражданского общества, наличием политических партий и легальной оппозиции, идеологического плюрализма и т.д. С позиций этих критериев различают демократические и недемократические режимы, к последним относятся тоталитаризм и авторитаризм. [c.322]

Демократия как политическая форма общественного прогресса

При всей кажущейся простоте вопроса о сути демократии как политического режима, оказывается он далеко не так прост. Хотя сегодня демократией не клянется только ленивый, многим кажется: все простые и честные люди, составляющие народ и уважающие его – “за” демократию, а жулики и плуты, эксплуататоры и тираны, всегда подавляющие народ – враги демократии, ибо это – власть чуждой для них силы – народных масс. Но если все так просто, то тогда, как объяснить неприятие демократии такими мыслителями древности, как Платон и Аристотель? Как известно, по Платону, отрицательный тип государства выступает в четырех [c.322] нисходящих формах: 1) тимократия – власть честолюбцев; 2) олигархия – власть немногих богатых; 3) демократия – власть завистливых бедняков и 4) тирания – власть жестокого деспота. В противоположность этим отрицательным государственным устройствам Платон признавал идеальное государство, где власть принадлежит немногим, но способным и подготовленным для управления людям. Не жаловал демократию и Аристотель, рассматривавший ее как правление большинства неимущих в интересах исключительно этого большинства. Для него лучшей политической формой была полития, “умеренная демократия” соединяющая в себе лучшие черты олигархии и демократии – некая средняя форма государства, где налицо правление специально отобранного и пекущегося об общем благе управленческого слоя.

Не просты подходы к демократии и сегодня. Так, известный французский специалист по этим вопросам Клод Лефор пишет: “Что такое демократия? Древние отвечали: строй, при котором власть в руках народа. Такой ответ уже не удовлетворял ни Аристотеля, ни даже Платона, поскольку они проводили черту между демократией, регулируемой законами и демократией, лишенной таковых, при которой народ, т.е. большинство, находящееся под влиянием демагогов, обладало неограниченной властью” (1).

Возникает вопрос: а почему “неограниченная власть большинства” плоха? Тем, что большинство может не согласиться с несправедливым сосредоточением основных богатств в руках меньшинства? Это и будет результатом “влияния демагогов”? Разве защита социальной несправедливости – это и есть функция демократии?

Если мы обратимся к американской политологии, то главные достоинства западной демократии ее приверженцы из противоречивого лагеря плюралистов и элитистов (их, пожалуй, особенно много в политологии) видят в органическом сочетании, с одной стороны, присущего этой демократии плюрализма позиций и интересов, находящих свое отражение и выражение в демократически организованной власти, а с другой стороны, в ее способности поставить во главе управления страной образованную элиту, лучшим образом учитывающую как потребности и интересы разных общественно-политических сил, так и общие интересы страны. Естественно, что те политологи, которые делают акцент на [c.323] плюрализме интересов и сил, участвующих в западной (американской) демократии, названы сторонниками “плюралистической теории демократии” (Бентли, Паркер, Хартц и др.), а те, кто акцентирует внимание на элитарном характере управляющего политического слоя причислены к сторонникам “элитарной теории демократии” (Шумпетер, Шаттшнайдер и др.). В чем же видят те и другие суть демократии?

Незыблемым и тут и там оказывается плюрализм, это – неотъемлемая черта любых построений. Но есть и другое. Так, Й.Шумпетер писал: “В демократии основная функция подачи голоса избирателем – формирование правительства. Это может быть сведено к избранию ведущих должностных лиц”. А известный американской политологии Е.Шаттшнайдер, объясняя существование и роль элиты разделением труда в обществе, в своей книге “Полусуверенный народ” (1961) подчеркивал: “Демократия – это состязательная политическая система, в которой соревнующиеся лидеры и организации определяют альтернативные направления общественной политики при участии общественности в процессе принятия решений”. Хотя в таком толковании демократии и меньше элитизма, чем у Й.Шумпетера, объяснение Е.Шаттшнайдера, “как все действительно происходит”, приближает его к позициям “элитистов-демократов”. “Конфликт, конкуренция, лидерство и ответственность, – писал он, – являются составными частями “работающего” определения демократии. Демократия – это политическая система, в которой народ делает выбор между альтернативами, выдвигаемыми конкурирующими организациями и лидерами”. Однако демократия это еще и форма сотрудничества людей, безразличных к политике, и экспертов. Необходимо подчеркнуть роль лидерства и организации в демократии, считает Е.Шаттшнайдер, а не спонтанное зарождение политики в среде рядовых граждан.

Приведенные высказывания широко используются политологами-плюралистами и политологами-элитистами, демонстрируя отсутствие между ними принципиальных различий – все сводится к акцентам, ударениям. Однако и теми и другими демократия не принимается как власть народа, как определение народом сути осуществляемой политики. Оказывается, демократия, согласно современным западным стандартам, это – власть, считающаяся с [c.324] волей народа, но эта воля сведена к голосованию, когда решается вопрос, делается выбор, какая часть представителей богатых будет вершить свою собственную власть. Что именно в этом суть наиболее распространенного в западной политологии (да и в обществе) понимания демократии, можно прочитать в американском учебнике по политологии: “В современном мире демократия больше не понимается как непосредственное определение народом правительственной политики. В современных демократических государствах народу отводится более общая роль. Под демократией сейчас понимается политическая система, предполагающая наличие конституционных возможностей для замены государственных служащих и социального устройства, гарантирующего большей части населения возможность воздействовать на решение основных вопросов посредством выборов: между кандидатами на правительственные должности” (2).

С присущей западной политологии терпимостью, допускающей плюрализм, авторы учебника не скрывают, что есть два подхода к демократии – сущностный (кто правит?) и конституционно-юридический (как правят?). Не занимаясь противопоставлением сущностной и юридической характеристики демократии, они предлагают самим читателям сделать выбор, а главное уяснить, что без определенных конституционно-юридических норм законное, легитимное, демократическое правление ни в одной современной стране невозможно. Все это так, но в этом вопросе – вопросе о сущности демократии – плюрализм мнений, согласно которому дважды два и четыре и пять не подходит: здесь надо выбирать между знанием и демагогией, между истиной и ложью.

А истина заключается в том, что демократия – это важнейшее завоевание человечества, ибо она представляет собой выработанный и обогащенный в ходе всемирной истории такой способ решения жизненно важных вопросов той или иной общности людей, при котором все члены этой общности обладают возможностью равноправно решать эти вопросы, соблюдая принцип подчинения меньшинства большинству.

Однако сама демократия, возникшая в безгосударственном и бесклассовом родовом обществе как неполитическая демократия не оставалась всегда одинаковой, [c.325] одной и той же. С возникновением государства, в условиях разделения общества на классы демократия обрела политический характер и в условиях противоборства антагонистических классов подверглась существенным трансформациям.

Усложнение общественных функций привело к разделению общества на “управляющих” и “управляемых”; реальная возможность каждого решать общие вопросы со временем превратилась в право, однако его реализация оказалась зависимой от дополнительных условий, а потому стала менее реальной. Наконец, классовые антагонизмы, проявившись в сфере демократии, превратили ее в институт, через посредство которого стали осуществляться интересы экономически господствующего класса, а сама демократия стала одной из форм классового господства. Поэтому политическая демократия на протяжении существования всех антагонистических устройств (от рабства до казарменного коммунизма) никогда не была и по сути своей не могла быть подлинной демократией, т.е. правлением всего народа, народовластием, ибо невозможно осуществление действительной воли большинства в то время, когда экономически господствующим в обществе было эксплуататорское меньшинство. Там, где в рамках этой полосы истории сохранялась демократия как форма правления, сама форма народовластия оторвалась от своего содержания – власти народа – и превратилась в обставленную атрибутами народного волеизъявления действительную власть определенного класса, т.е. стала одной из форм его классового господства.

Поскольку политическая демократия – одна из форм реализации классового господства, несущая на себе печать своего происхождения, печать борьбы народных масс за свою власть, следует учитывать, что она представляет собой как раз такую форму, которая предполагает предоставление широким массам определенных прав и свобод, наличие определенных институтов, необходимых для тех или иных форм волеизъявления масс. Потому она и является лучшей политической формой общественного прогресса, что означает формальное признание равенства между гражданами, равного права всех на определение устройства государства и управление им. [c.326]

Раздвоение сущности и формы в демократии осознавалось постепенно. Уже со вступлением в классовое общество, когда начались объективные трансформации демократии, началось раздвоение и субъективного отношения к демократии: власть имущие, их политики и идеологи (а Платон и Аристотель, несомненно, были такими) как представители богатого меньшинства прекрасно понимали, что демократия, трактуемая как власть народа, как власть большинства, неприемлема для них, ибо предполагает не только передачу политической власти из рук правящего меньшинства большинству, но грозит также тем, что вместе с властью большинство, а это, как правило, обездоленные, эксплуатируемые массы, оказавшись под влиянием “демагогов” – потребуют и перераспределения богатства, возвращения массам народа присвоенных посредством эксплуатации и угнетения богатств, созданных в первую очередь благодаря труду этих народных масс. Очевидно, трактовка демократии как народовластия грозила власть имущим многими бедами.

Поэтому с первых шагов классового господства начались нападки на демократию как народовластие, развернулись фальсификации этого понятия: не будучи в состоянии подорвать уже существовавший авторитет демократии и в то же время не желая соглашаться с властью народа, власть имущие и их идеологи пошли по пути выхолащивания смысла демократии как народовластия, превращения ее в форму правления, в определенный политический режим, отличительная черта которого не в том, кто здесь правит бал (истинный смысл демократии как народовластия), а в том, как здесь осуществляется политическая власть – опираясь на конституцию, на законы – конституционно-юридическим путем, легитимно или нет?

Так проблемы демократии стали ареной острой идейно-политической борьбы, что с самого начала было связано со стремлением власть имущих дискредитировать и фальсифицировать демократию как власть народа, как властвование большинства граждан, народных масс. Не прекратилась эта борьба и сегодня: ее проявления в изображении народа в виде “быдла”, а граждан в качестве “совков”, будто бы не способных участвовать в управлении государством, якобы еще не доросших до демократии. [c.327]

Возникает вопрос: возможна ли на деле демократия как власть народа и что необходимо для ее осуществления?

Демократия как власть народа и как прогрессивный политический режим осуществимы, причем именно в этом единстве. Но для этого необходимы определенные условия.

Во-первых, в условиях представительной демократии нужно сделать так – посредством хорошо продуманной и законодательно оформленной избирательной системы, – чтобы действительно сами граждане, народ, его подавляющее большинство имело непосредственную возможность выдвигать своих кандидатов и избирать своих депутатов, руководителей, президентов и т.д.

Во-вторых, важно, чтобы законодательно была предусмотрена продуманная система постоянного контроля граждан, избирателей за своими выдвиженцами, предусматривающая их постоянные встречи, устанавливающие меру соответствия осуществляемой политики интересам избирателей, народа, возможность обеспечения этого соответствия.

В-третьих, властные функции между народом и управляющей обществом властью должны быть распределены так, чтобы в руках народа всегда оставался “контрольный пакет”, т.е. законодательно предусмотренная возможность быстрого (не волокитного) народного волеизъявления, позволяющего узнать мнение народа: “за” или “против” он осуществляемой политики, “за” или “против” сохранения у власти правительства, всех власть имущих и быструю реализацию воли народа.

Создание таких законодательных гарантий вполне возможно, их отсутствие – результат сознательного нежелания политической элиты лишать себя возможности бесконтрольного правления под прикрытием демократических вывесок. Однако историю и народ можно обманывать долго, но бесконечно это делать еще никому не удавалось. [c.328]

Тоталитаризм и авторитаризм как недемократические режимы

Сегодня у нас, в России, широко используются понятия “авторитаризм” и “тоталитаризм”, позаимствованные из западной политологии как для объяснения определенных периодов нашей отечественной истории, так и для объяснения развития других стран. Поскольку никакого предварительного обсуждения сути авторитаризма и [c.328] тоталитаризма, а так же применимости или неприменимости этих категорий к тем или иным этапам отечественной истории фактически не было, то, естественно, что применяются эти категории нашими авторами путем переложения мыслей западных авторов, т.е. перенося их оценки на нашу почву, а в худшем случае применяя их, как говорится, ни к селу, ни к городу.

Тем, кто профессионально занимается проблемами тоталитаризма и авторитаризма, известно, что западную политологию по этим вопросам давно захлестывают волны статей, брошюр и книг, от самого низкопробного сорта (чего хватает и у нас!) до произведений “классиков”. Стоит напомнить, что после введения понятия тоталитаризм в 20-х годах итальянскими либералами Джованни Амендолой и Пиеро Габетти в качестве классических здесь рассматриваются книги Фридриха Хайека. “Дорога к рабству” (1944) Ханны Арендт. Происхождение тоталитаризма (1951), где многопланово раскрывается суть этого понятия, а само оно применяется не только к фашизму, но и к сталинизму; а также работа К.Фридриха и З.Бжезинского “Тоталитарная диктатура и автократия” (1956), где раскрываются сущностные черты тоталитаризма (чуть раньше К.Фридрих в одной из своих работ выделил пять основных черт тоталитаризма, широко признаваемых и сегодня) и, наконец, лекции Раймона Арона, прочитанные в Сорбонне в 1957-1958 годах.

Существует и обширная литература об авторитаризме и авторитарных режимах (скажем, о режиме Шарля де Голля (1890-1970) во Франции 50-60-х годов. Как известно, стремясь вывести Францию из состояния постоянной правительственной чехарды, де Голль пошел на глубокое изменение политического режима: по его инициативе в 1958 году была подготовлена новая Конституция, существенно расширившая права президента, его личную власть.

Что же собой представляет авторитаризм и тоталитаризм как политические режимы? В чем их сходство и в чем различие?

Авторитаризм (от латинского слова auctoritas – влияние, власть) – это недемократический политический режим, выступающий как такая установленная или навязанная форма политической власти, которая сконцентрирована в [c.329] руках одного человека или в одном органе власти, в результате чего снижается роль других органов или ветвей власти и, прежде всего, умаляется роль представительных институтов. Авторитаризм при своем последовательном осуществлении в качестве власти одного лица, одной личности может превратиться в автократию (от греческого слова autocrateia – самодержавие, самовластье), т.е. в форму правления с неограниченным бесконтрольным полновластьем одного лица. Именно так управлялись деспотии Древнего Востока, империи – Рим, Византия, абсолютные монархии средневековья и Нового времени.

Можно утверждать, что наиболее существенными чертами авторитаризма как политического режима являются три черты: во-первых, концентрация власти в руках одного лица или одной – чаще всего исполнительной – ветви власти и ее институтов; во-вторых, существенное сужение роли представительной ветви власти и ее органов; в-третьих, сведение к минимуму оппозиции и автономии различных политических систем (ассоциаций, партий, союзов, учреждений), резкое свертывание демократических политических процедур (политических дебатов, массовых митингов и демонстраций, ограничения печати и т.п.). Наглядным примером подобного развития может служить развитие России при разгоне Верховного Совета РФ в 1993 году и после этого.

Тоталитаризм – (от латинского слова totaliter – целиком, во всем объеме) – это недемократический политический режим, характеризующийся всеобщим – тотальным – контролем власть имущих над всеми сторонами общественной жизни: экономикой, политикой и культурой, над всеми сторонами человеческой жизнедеятельности – как в общественной, так и в личной жизни.

Для многих людей, не искушенных политологическими тонкостями, но уже достаточно “затурканными” модными словечками и оборотами, тоталитаризм представляется подлинным исчадием ада или чудовищным модерным Левиафаном, не позволяющим гражданам не то что жить, но просто свободно дышать. Они убеждены, что при тоталитаризме и вожди-правители и люди-граждане не от мира сего. Им уже успели внушить, что тоталитарный вождь это – откровенный диктатор, настоящий вампир, ежедневно накачивающий себя человеческой кровью, [c.330] злодеяния которого не могли распознать только холуи и круглые идиоты. Другое дело, дескать, авторитарный, цивилизованный диктатор, вроде де Голля, представляющий авторитарную власть “железной руки”: он все видит, все понимает, его главная забота – общественный порядок и решение назревших задач, это – действительный радетель за благо народа, за процветание страны.

Начитавшись подобных ужасов о тоталитаризме и наслышавшись умильных рассуждений о нужной нам “железной руке”, обыватели считают тоталитаризм и авторитаризм чуть ли не антиподами, не ведая того, что дело обстоит совсем не так. В чем сходство и в чем различие тоталитаризма и авторитаризма?

Надо сразу же подчеркнуть главное: и тот и другой политические режимы антинародные, недемократические, хотя и стараются каждый по-своему завоевать себе место под солнцем. Талантливый молодой философ Р.Х.Кочесоков, глубоко проанализировав суть авторитаризма и тоталитаризма, предлагает следующую их сравнительную характеристику: “Авторитаризм большинством (или значительной частью) населения воспринимается как нелегитимный режим, в то время как легитимность тоталитаризма большинством не оспаривается. Авторитаризм устанавливается вопреки мнению большинства, или, по крайней мере, без его поддержки и согласия; тоталитаризм же устанавливается при самом активном участии масс. Именно вследствие массовой поддержки тоталитаризм в научной литературе иногда называют “диктатурой массовых движений”. Вспомните приход к власти Муссолини и Гитлера, какая была поддержка! “При авторитаризме государство и гражданское общество разделены, государство не очень интенсивно вмешивается в жизнь гражданского общества, хотя и держит его под жестким контролем; гражданское общество в определенной степени остается автономным, хотя и не способно оказывать серьезное воздействие на государство. При тоталитаризме начавшееся формироваться гражданское общество целенаправленно этатизируется” (3).

Другими словами, при авторитаризме, т.е. при власти “железной руки” между политическим лидером и народными массами существует непреодолимая дистанция; этот лидер отнюдь не всегда пытается “заигрывать” с народом, а, наоборот, часто всячески подчеркивает свое [c.331] превосходство. Народ, его значительная часть, отвечая взаимностью, рассматривает лидера как узурпатора и совсем не стремится к близости с ним. Тоталитарный же вождь и народ образуют неразрывную органическую целостность. При этом вождь постоянно подчеркивает свою близость, свое единство с народом, воспринимает себя как его часть. Да и народ воспринимает его как своего. Что особенно важно, враг авторитарного вождя воспринимается только как его враг, а враг тоталитарного вождя воспринимается как враг народа. Культ тоталитарного вождя представляет собой культ власти самого народа.

Не менее важны различия и в политическом поведении граждан. Если при авторитаризме власть имущие предоставляют человеку определенные возможности самореализации в гражданском обществе и препятствуют активной самостоятельной политической деятельности граждан, вследствие чего для авторитаризма характерен политический абсентизм, то при тоталитаризме и как раз из-за предельной политизации и идеологизации всей жизнедеятельности людей, они никак не могут оставаться в стороне от политической жизни, да и сам политический режим постоянно старается держать людей в состоянии политической напряженности и даже экзальтации. Политический абсентизм не только не приветствуется, как при авторитаризме, но и рассматривается как серьезное зло.

Весьма показательно и то, что тоталитарный вождь – как правило, любимец толпы, массы: достаточно напомнить восторженное отношение миллионов итальянцев к своему дуче – Бенито Муссолини, или кликушеское поклонение Гитлеру вовсе не экзальтированных, а степенных немцев, не говоря уже о всем известном чудовищном культе, обожествлении нашего незабвенного Иосифа Виссарионовича, которого восторженными криками, причем не по принуждению, а добровольно, встречали не только партийные боссы, но и обезумевшие от страха и преклонения простые граждане Страны Советов.

Одной из ключевых проблем, встающих при изучении недемократических режимов, особенно перед теми, кто стремится понять суть тоталитаризма – выяснение корней или причин возникновения тоталитарных порядков в самых, казалось бы, неодинаковых условиях: в Италии 20-х годов, в Германии 30-х годов и в Советской России [c.332] послеоктябрьского сталинского периода. При всех попытках западной политологии ответить на этот вопрос, при определенных интересных догадках и высказываемых разными авторами ценных мыслях, он все же оказался не решенным, что, на мой взгляд, значительно ослабляет всю западную критику тоталитаризма.

Чаще всего ссылаются на основополагающую в этом отношении книгу Ханны Арендт “Происхождение тоталитаризма” (1951). Сама Ханна Арендт родилась в немецко-еврейской семье. После прихода Гитлера к власти она уезжает в Прагу, а затем в Париж, а после оккупации Парижа переезжает в США, где в 1938 году отказывается от германского гражданства, но паспорт США получила лишь через 30 лет. Судя по заглавию книги мы вправе искать в ней ответа на поставленный вопрос, однако в книге много внимания уделено еврейскому вопросу и антисемитизму, что не вскрывает главных причин возникновения тоталитаризма. Мне представляется, что гораздо раньше и в каком-то смысле более основательно об истоках тоталитаризма писал Фридрих Хайек. В своей весьма глубокой работе “Дорога к рабству”, написанной еще в 1944 году и не так давно изданной на русском языке, он дал свою, во многом внешне весьма убедительную трактовку происхождения тоталитаризма.

Следует напомнить, что сам Ф. Хайек в юности увлекался социалистическими идеями, но после прихода фашизма к власти эмигрировал из Австрии и жил в Англии и США. Уже во время войны он предупреждал весь “демократический Запад”, считая, что он, сам того не ведая, вступил на дорогу к рабству. Почему? Согласно его мнению, об этом свидетельствует повальное увлечение государственным регулированием военной экономикой, дававшим хорошие результаты. Ф. Хайек был убежден, что, если такая практика будет продолжаться и после войны, усиливая плановое регулирование экономикой, то это неизбежно обернется ростом социалистических идей как первым шагом к тоталитаризму. Вопреки тем, кто изображал фашизм как реакцию на распространение социализма (а разве и сегодня мало таких?) Ф.Хайек уже в 1944 году писал: “Мы до сих пор не хотим видеть, что расцвет фашизма и нацизма был не реакцией на [c.333] социалистические тенденции предшествующего периода, а неизбежным продолжением в развитии этих тенденций” (4).

Спрашивается: каких тенденций? Согласно весьма убедительно изложенному мнению Ф. Хайека, зародыш тоталитаризма коренится уже в любой форме коллективизма, в любой попытке подчинить индивида, его индивидуальные устремления чему-либо общему (totalis). Если бы Ф. Хайек был прав в этом своем, в сущности этимологическом объяснении происхождения тоталитаризма, то дело человечества в борьбе с тоталитаризмом было бы безнадежно.

Поначалу кажется, будто Хайек прав: ведь государственный контроль над всеми сторонами общественной жизни, подчинение этому контролю всего и вся: экономики, политики, культуры и идеологии, семейной и личной жизни – и составляет суть тоталитаризма. И гнев либерала Ф.Хайека не трудно понять: для него, выступающего за полную, ничем не стесненную свободу личности, любое ограничение свободы, любое подчинение индивида коллективу, общему непереносимо, а потому он (Хайек) готов поставить на одну доску не только фашизм и социализм, но даже и кейнсианство (за его вмешательство в экономическую жизнь). Но здесь-то и обнаруживается ущербность его позиции, его попыток таким путем обосновать происхождение тоталитаризма. Становится ясно, что Ф. Хайек не видит разницы между возможностью и действительностью тоталитаризма: между его опасностью, связанной со многими естественными сторонами общественной жизни (в том числе и государственным регулированием и коллективизмом, подчиняющим индивида общему, совместному), но не порождающим все же тоталитаризма, и его действительностью, когда его абстрактная возможность по мере накопления опасных предпосылок, черт сначала превращается в реальную возможность, а затем – только при определенных обстоятельствах – в действительный тоталитаризм. Ничего подобного такому анализу реальных причин утверждения тоталитаризма у Ф.Хайека нет. Его же стремление вывести тоталитаризм непосредственно из государственного вмешательства в экономику, из коллективизма – свидетельство непонимания того, что и государство и право, да и само общество в своем повседневном [c.334] функционировании “коллективистичны”, подчиняют индивида “общему”, вовсе не порождая этим тоталитаризма.

Как же преодолеть этот камень преткновения западной политологии в анализе причин утверждения тоталитаризма? Нет надобности доказывать, насколько важен этот вопрос: ведь в ответе на него содержится также возможность объяснить и суть тоталитаризма и его общие черты, повторяющиеся в разных странах.

Не претендуя на бесспорность своих суждений, можно утверждать, что у Италии 20-х годов, Германии 30-х годов и в СССР сталинских времен было нечто общее и весьма существенное, что и создало условия для утверждения здесь тоталитаризма. Дело в том, что тоталитаризм становится возможным и действительным в тех условиях и в тех странах, которые в ходе своего развития по тем или иным причинам (часто весьма не одинаковым) объективно оказываются перед исключительными, экстремальными задачами (типа: или – или?), для решения которых необходима чрезвычайная мобилизация энергии и усилий всего населения. И население, понимая ситуацию, идет на это за “спасителями” нации, вождями народа.

Именно так было, хотя и всякий раз по-своему, во всех названных странах. Вспомним Италию начала 20-х годов, в каком тяжелом экономическом и социально-политическом положении оказалась страна, каким безвыходным представлялось ее положение: только чудо может помочь ей вылезти из ямы. И чудо явилось, хотя и в обличьи итальянских фашистов, чернорубашечников. А разве не нечто весьма похожее было в Германии, потерпевшей поражение в войне, провалившейся в экономический и политический кризисы, оказавшиеся совершенно непреодолимыми для традиционных общественно-политических сил? А разве Советский Союз, когда обнаружилась неспособность властей разумно использовать нэповскую политику в новых условиях – конца 20-х – начала 30-х годов – не представлялась страной, вползающей в безвыходное состояние, что хорошо показано И. Клямкиным в статье “Какая улица ведет к храму?”.

Как раз с этим связаны и некоторые общие – основополагающие – черты тоталитаризма и, прежде всего, распространение в таких странах не просто общей, а мессианской моноидеологии – социальной или [c.335] национальной, утверждение авторитета ее отстаивающей единственной партии и появление харизматических личностей – отцов нации или спасителей народа, его “великих вождей”. Если в Италии и Германии такой мессианской моноидеологией была национал-шовинистическая идеология, то в СССР ею был мессианский большевизм, обещавший трудящимся саму Россию сделать мессией, несущей светлое знамя свободы и счастья всем трудящимся мира. Подобная мессианская моноидеология была призвана в каждом случае воодушевить массы, собрать их под свои знамена, сделать их “героическими союзниками” власть имущих, тоталитарной власти. И, во-вторых, именно с этим, с пониманием массами чрезвычайной ситуации, в которой оказалась страна (отсюда важность политизации масс, их политической активности, а не пассивности), связана также готовность населения к определенным жертвам во имя решения “возвышенных героических задач”, чем широко пользуются в своих интересах творцы тоталитарных порядков.

Без понимания этого, без учета этих общих глубинных причин, лежащих в основе определенной логики развития, ведущего к утверждению тоталитарных порядков, нельзя понять ни сущности тоталитаризма, ни причин его утверждения в весьма различающихся (по другим параметрам) обстоятельствах, ни объяснить его разноплановых и весьма прочных связей с массами. Отмеченные черты: общая мессианская моноидеология (1), единственная партия и ее обожествляемый вождь (2) представляют собой исходные необходимые черты формирующегося тоталитаризма. С приходом к власти тоталитарных сил становятся явью и все остальные черты: создается государственная машина принуждения – чудовищный аппарат террора (3), а вместе с ним и преследование инакомыслия, монополия на информацию (4), создается централизованно управляемая мобилизационная экономика (5).

Как рассмотренные причины возникновения тоталитаризма, так и присущие ему характерные черты свидетельствуют об органической связи и этого политического режима с определенными условиями и целями его существования, объясняют большую цепкость, живучесть его определенных черт. [c.336]

Завершая характеристику политического режима и его основных для XX века разновидностей, отметим, что в самой действительности существует огромное разнообразие политических устройств, сочетающих в себе достаточно разнородные черты политических режимов вчерашнего и сегодняшнего дня, выражающих непрерывно меняющуюся расстановку общественных сил и их попыток перестроить политическую и социальную жизнь на свой лад.

15. Правовое государство и гражданское общество.

Правовое государство

Демократическое реформирование общества идет по пути к правовому государству, призванному быть на страже интересов и потребностей людей, их прав и свобод. Это государство, основанное на праве и ограниченное им в своих действиях, подчиненное воле народа как суверена власти.

Идея власти закона, одинакового для всех граждан, звучала еще в VI в. до н.э. в устах афинского политического деятеля Солона. Проблема соотношения естественных прав человека и законов государства была поставлена Аристотелем и Цицероном. Концепция же правового государства в основных проявлениях сформировалась в XVII-XIX вв. в трудах Локка, Монтескье, Канта, Джефферсона, Мэдисона, К.Т.Велькера, Р. фон Моля (в работах двух последних окончательно утвердился термин правового государства).

Правовое государство – объективная необходимость и величайшая социальная ценность, эффективный способ организации общества и управления им. Спрашивается, почему? Во-первых, потому, что это состояние всеобщей подвластности закону: и граждан, и должностных лиц, и органов власти и управления, и самого государства. Во-вторых, закон – единственно возможное средство выражения и закрепления потребностей и интересов каждого человека и всего общества, превращения воли народа в общеобязательный регулятор общественных отношений, возведения этой воли в ранг правил, которым подвластны все. В-третьих, закон устанавливает права и обязанности участников общественных отношений, четкий порядок в обществе. В-четвертых, закон подкрепляет свои предписания мерами ответственности и тем самым гарантирует защищенность общества и граждан от нарушения законных прав, интересов, свобод.

Правовое государство есть правовая форма осуществления государственного суверенитета народа. Это означает, что все публично-властные полномочия находятся у государства и его органов, а организация и функционирование самой власти строится на правовых началах. Создание такого государства предполагает, по мысли ряда исследователей, признание порочности концепции о приоритете государства над правом и ошибочности [c.423] этатистского правопонимания, при котором право сводится к законам, целиком зависящим от волеизъявления тех, кто фактически осуществляет господство. Правовое государство может базироваться только на утверждении закономерного воздействия права на государство, исключающего несвязанность любой политической деятельности основами права, нравственности, гуманизма. “Правление закона” может быть атрибутом правового государства лишь тогда, когда сами законы адекватны необходимому правопорядку.

Каковы же пути формирования правового государства?

1. Превращение закона в решающее средство управления всеми сторонами жизни общества, для чего необходимо изменение соотношения закона с подзаконными актами в пользу первого.

2. Добиться такого состояния общества, при котором соблюдение закона было бы выгоднее, чем его нарушение, что предполагает высокий уровень правовой культуры населения, его правовую грамотность.

3. Превращение правоохранительных органов в рабочий механизм, активно содействующий становлению правопорядка.

4. Децентрализация управления, разграничение функций центральных структур власти и органов самоуправления, расширение компетенции последних.

Государство, стремящееся к тождеству правопорядка, строит свои взаимоотношения с другими субъектами политической системы на основе закона. В механизме этих взаимоотношений определяющее значение имеет то обстоятельство, что государство как наиболее устойчивая, сохраняющая преемственность и обладающая наибольшим объемом властных полномочий структура является фундаментом политической системы. Это положение в теоретическом плане важно глубоко осмыслить.

Каков же его смысл?

Государство определяет юридическо-правовые условия функционирования слагаемых политической системы. Не вмешиваясь в работу партий, профсоюзов, движений, других самостоятельных организаций, признавая их самостоятельность в решении внутренних организационных вопросов и отправлении функциональных [c.424] обязанностей, оно тем не менее определяет порядок юридической регистрации общественных объединений, получении ими прав юридического лица.

Государство применяет политические санкции (заявления, предупреждения, запрещение) в отношении субъектов политической организации общества на основе права, закона. Применение санкций, как правило, обусловливается антиконституционными, антиправовыми акциями общественных объединений, хотя имеют место и политические соображения, прикрываемые интересами безопасности существующего политического режима. Иллюстрацией последнего могут служить примеры запрещения прогрессивных организаций в условиях фашистской диктатуры или приостановление деятельности всех политических партий в условиях чрезвычайного положения.

Обязательными для исполнения всеми объектами политической системы являются Конституция (Основной Закон) государства и другие законы. В уставах партий часто содержатся положения об обязательности соблюдения Конституции страны. Это значит, что партии, другие общественные организации, движения не могут играть роль оппозиции государственным структурам (парламенту, правительству, главе государства). Более того, в оппозиции – политическом противовесе властным структурам – видится проявление плюрализма: естественного состояния демократически организованного общества. Однако оппозиция не в праве нарушать законы общества. В противном случае оправданы санкции со стороны государства, обязанного защищать законы, вплоть до использования рычагов принуждения и насилия.

Потребности общественного консенсуса, скоординированного развития общества как цельного организма, – требуют содействия государственной политике со стороны всех субъектов политической системы. Разумеется, содержание политики и механизм ее осуществления могут быть объектом критики и борьбы. Для этого выработаны такие методы и формы, как отстаивание своей позиции через средства массовой информации; предание гласности своих платформ, заявлений; проведение митингов, борьба за избирателей, проведение своей линии через депутатов и др. Но до изменения государственной политики, пересмотра ее коренных положений, каждый представитель [c.425] партии, движения, в силу гражданского права, обязан осуществлять (если он работает в государственном учреждении) государственные решения. Таков государственный и моральный императив.

Отношения государства с другими элементами политической системы строятся на основе партнерства, взаимодействия, учета реалий политического плюрализма, поиска согласованных усилий в решении проблем и других принципов. В этих отношениях в бывших социалистических странах произошли серьезные деформации. Основная – огосударствление партии, превращении ее в остов командно-административной системы. По существу правящая партия превратилась в тоталитарно-государственную структуру, сосредоточившую в своих руках все нити не только стратегического, но и повседневного управления. Эти и другие деформации политической системы стали исчезать, искореняться с появлением реалий политического плюрализма, многопартийности, когда государство фактически стало приобретать полноту властных полномочий и реально превращаться в основу политической системы.

Таким образом государство занимает в политической системе центральное место, обусловливаемое его природой и назначением как особого инструмента, с помощью которого осуществляется политическая власть экономически господствующего класса. Сохранение и упрочение политической власти возможно лишь тогда, когда государство интегрирует интересы всех слоев населения. Стремясь обеспечить консолидацию общественных сил, их сотрудничество, гражданское согласие, оно взаимодействует с другими субъектами политической системы как ее основа, придавая обществу устойчивость и способность к развитию. [c.426]

Основные вехи исторической эволюции идеи гражданского общества

В качестве основания для периодизации истории теоретических представлений о гражданском обществе можно рассмотреть идейное господство той или концепции (доктрины). Соответственно выделяется несколько стадий или периодов: а) “естественно-правовой” период; б) период легитимации; в) рационалистический период.

Идейное развитие концепции гражданского общества можно рассматривать также как последовательную смену различных моделей или парадигм теоретического (философского и научного) синтеза.

В “естественно-правовой” период (с античности до конца XVIII в.) происходит первый синтез идеи гражданского общества, суть которого определяется концепциями “естественного права” и общественного договора. Их основное содержание можно выразить формулой: “естественное состояние – общественный договор – гражданское, политическое состояние”. Это период господства так называемой “естественной религии”, апеллирующей в основном к истокам изначального общежития людей и неизменной человеческой природе.

Согласно концепциям “естественного права” и общественного договора, гражданское общество (или гражданское состояние) приходит на смену “естественному состоянию”, в котором господствуют культ силы и “борьба всех против всех”. На первый план в этих концепциях выдвигается требование неотъемлемых прав и свобод человека, присущих его естественной природе. Это – право на собственность, жизнь, волеизъявление и т.д. Переход к гражданскому (политическому) состоянию сопровождается или опосредуется заключением общественного соглашения или договора, на основе которого народ и власть строят далее свои взаимоотношения. С этой точки зрения, гражданское общество – это единство или единение лиц (чаще всего политическое), основанное на соглашении (договорных обязательствах) граждан с государством и его [c.428] представителями (сувереном, правительством, собранием и пр.).

“Естественно-правовой” период развития идеи гражданского общества связан с именами Платона, Аристотеля, Бэкона, Гроция, Гоббса, Локка, Спинозы, Руссо, Гольбаха, Дидро, Монтескье, Пуфендорфа, Томазия и др. Значительную роль в развитии “естественно-правовой” концепции гражданского общества сыграли отечественные философы и юристы (И. Посошков, С. Десницкий и др.). По своей сути их представления, несмотря на отдельные попытки реалистического анализа, носили в основном утопический характер. Они стремились обосновать принципиально неосуществимые на практике общественные идеалы и вымышленные модели.

В конце XVIII – первой четверти ХХ вв. в социально-политической мысли начинается второй синтез идеи гражданского общества, который характеризуется преодолением синкретизма общества и государства и радикализацией политического сознания ее представителей. На первый план выдвигается проблема взаимодействия гражданского общества и государства. Если прежние концепции этого общества подчеркивали примат неотчуждаемых прав человека и акцентировали внимание на его экономической свободе, то гражданская идеология значительно расширяет и закрепляет требования политической свободы, независимости граждан и их объединений от возможного или фактического произвола государства, его бюрократического аппарата.

Дихотомия “естественное состояние – гражданское состояние (общество)” уже в конце XVIII века сменяется дихотомией “гражданское общество – государство”, расчленяющей общественное целое на две взаимосвязанные сферы бытия. Так начинается новый, “легитимацион-ный” период, который связан с именами Гумбольдта, Гизо, Смита, Канта, Токвиля. В основе их социально-политических взглядов лежит представление о гражданском обществе как неполитической сфере социума, противостоящей государству или сосуществующей с ним, которая включает также такие институты и организации, как предпринимательство, торговля, семья и родственные объединения, различные общественные союзы и ассоциации. [c.429]

Существенный вклад в обоснование и пересмотр теоретических оснований данной концепции принадлежит Гегелю и Марксу. Среди отечественных мыслителей следует выделить особо М. Бакунина, Б. Чичерина, П. Новгородцева, С. Франка, И. Ильина и др. В их понимании гражданское общество выступает совокупным представителем разнообразных частных и общественных объединений, имеющих собственные, независимые от государства источники существования.

Новый этап в развитии идеи гражданского общества в рассматриваемый период ее теоретической реконструкции начинается в конце XIX – начале ХХ вв., когда происходит дальнейшая дифференциация общественных наук, в т.ч. институционализация социологической науки по мере ее отделения от социальной философии и превращения в самостоятельную науку об обществе. Вместе с тем изменяется само понимание гражданского общества. Из конструкции идеального общественного устройства, основанного на естественном праве и общественном договоре, оно трансформируется в сферу социальной реальности, характеризующуюся особыми качествами.

Реализация третьего синтеза идеи гражданского общества начинается в конце 20-х и завершается в основном в начале 90-х годов ХХ века. Она вызвана существенным развитием научно-технического прогресса, дальнейшей рационализацией общественной жизни, переходом от практических требований экономической и политической свободы личности, характерных для предшествующего периода, к расширению свобод в сфере культуры, стилей жизни и т.д. Постепенно появляются идейные условия для трансформации дихотомии “гражданское общество – государство” в более сложные конструкции, в которых гражданское общество занимает либо промежуточное, либо центральное положение.

Идея гражданского общества получает свое практическое воплощение в форме гражданской рациональности – системы устойчивых, общепринятых представлений об этом обществе (как правило, уже реально существующем), которые однозначно понимаются и разделяются большинством его членов. На этой стадии усиливаются такие признаки и факторы, как рационально-критическое отношение к социальной действительности, [c.430] идейный плюрализм, сосуществование различных установок и жизненных стратегий людей и др. Идея гражданского общества постепенно утрачивает как свое религиозное содержание, так и чрезмерную теоретичность, оторванность от социальной практики. Она становится достоянием обыденного сознания и практического мышления большинства жителей современной цивилизации.

В последние десятилетия ХХ века наметилась также тенденция постепенного отказа некоторых исследователей от сугубо рационалистической интерпретации гражданского общества. Так, Ю.Хабермас и другие представители франкфуртской школы, а также сторонники экзистенциальной и феноменологической традиций в социальной философии и социологии все чаще стали рассматривать гражданское общество в более широком контексте – контексте взаимодействия личности и официальных структур государства, системного и жизненного миров. В этой связи они затрагивают проблему отчуждения человека, колонизации жизненного пространства людей со стороны государства и других институтов.

Таким образом, к концу ХХ столетия постепенно намечается переход к четвертому синтезу идеи гражданского общества. На смену рационалистической парадигмы теории гражданского общества, утверждающей господство разума в сфере научно-технического и индустриального развития, приходят другие интерпретации и конструкции, углубляющие и расширяющие наше представление о нем. [c.431]

17. Субъекты и объекты политической жизни.

Политическая жизнь – специфическая область человеческого общества, одна из важнейших сторон общественного бытия. Без политической жизни немыслимо существование современного общества. [c.280]

1. Понятие, содержание и уровни политической жизни

Политическая жизнь общества – это совокупная деятельность индивидов, социальных слоев, групп, классов и других общностей, посредством которой происходит формирование, функционирование и преобразование политической системы общества в целях организации и использования политической власти для реализации своих интересов. Возникновение политической жизни как относительно самостоятельной сферы явилось закономерным результатом поступательного развития человеческого общества. Главную роль в этом процессе сыграло появление классов и классовой борьбы. Со времени разложения первобытнообщинного строя вся история была историей классовой борьбы, борьбы между эксплуатируемыми и эксплуатирующими, подчиненными и господствующими классами на различных ступенях общественного развития. Все ранее существовавшие и современные нам общества могут быть отнесены к одной из пяти категорий: [c.280] традиционное общество, стадия создания предпосылок для подъема, стадия подъема, стадия быстрого созревания и век высокого массового потребления. Последняя стадия характеризуется тем, что ведущими отраслями хозяйства становятся потребительские товары длительного пользования и услуги. Одними из первых в стадию высокого массового потребления вступили США, Канада, Великобритания, Австралия, Швеция. В этих странах, как и в ряде других, классовая борьба в традиционном ее понимании не находит своего места. Однако это вовсе не означает того, что политическая жизнь здесь угасает, что граждане политически пассивны.

Политическая жизнь охватывает не только интересы классов, но и социальных групп, слоев, личности, наций и народностей, а также социальных институтов. Это именно та сфера, где люди, не обладающие властью, могут отстаивать свои интересы путем выражения своего доверия или недоверия власть имущим. Это та сфера, где проявляется активная деятельность политических лидеров, их политическая воля, способные оказывать значительное влияние на ход общественного развития. Особенно это проявляется в период избирательных кампаний : при выборе главы государства, парламентских выборах.

Политическая жизнь – это непрекращающийся процесс деятельности множества человеческих индивидов, которые, образуя различного рода объединения, группы и т.д., направляют свои кооперированные усилия на решение всевозможных политически значимых задач с помощью особой системы политических средств. Такая характеристика политической жизни людей дает основание для выделения ее важнейших групп элементов: субъектов и объектов политической деятельности, направлений политической деятельности и специфических средств политической деятельности. Они показывают, кто действует, на что направлена политическая деятельность и каким образом она осуществляется.

Кроме того, следует иметь в виду, что политическая жизнь включает в себя как господствующие институты и учреждения, так и политические учреждения, элементы, находящиеся в оппозиции государственной власти. Для того, чтобы более конкретно представить себе [c.281] политическую жизнь общества, необходимо рассмотреть основные ее формы.

Критерием для выделения основных форм политической жизни является наличие автономности и специфичности функций, связанных с властными отношениями. Можно выделить следующие структурные компоненты политической жизни общества: государство (представительные и исполнительные органы власти, суд, прокуратура, органы юстиции, милиция, органы государственной безопасности и др.); политические партии и политические движения; общественные организации и иные ассоциации и объединения людей в той мере, в какой они вовлечены в политические отношения, в том числе и международные политические отношения; средства массовой информации; политические и правовые нормы, принципы и традиции, регулирующие политические процессы и отношения в обществе; политическое сознание, политическая идеология, политическое общественное мнение; политика и политическое руководство, политическое лидерство; политическая культура как совокупность политических ценностей, образцов политического поведения, затрагивающих взаимоотношения граждан и власти; политическая деятельность.

Все эти формы политической жизни тесно связаны между собой (схема 2). Они находятся в постоянном движении, изменении. В то же время в своем движении одни формы политической жизни развиваются быстрее, другие по каким-либо причинам задерживаются, слабо поддаются изменениям, как бы застывают в своем развитии. В связи с этим в обществе возникает политическая напряженность, которая может перерасти в открытый политический конфликт. Последний может вызвать в обществе политическую нестабильность. Поэтому многие боятся конфликтов как таковых. Но ведь конфликты постоянные спутники политической жизни и попытка избавиться от них вообще дело безнадежное. Это мероприятие из области утопии. Хотя в марксистских программах общество будущего виделось бесконфликтным. Но практика опровергла этот тезис. [c.282]

Схема 2

[c.283]

И что же получается? Общество не может жить без конфликтов? Люди вечно должны быть в ссоре, раздорах? Ответ, очевидно, дает сама жизнь. Не в ссоре, но в борьбе. И прав был поэт А. Блок:

                    …И вечный бой,
                    покой нам только снится...

В то же время следует учитывать и такое обстоятельство, когда одни формы, элементы политической жизни значительно опережают другие и разрыв достигает критической отметки, в обществе возникает острый политический кризис, способный привести к разрушению определенных форм политической жизни. Пример тому развал СССР, политические кризисы в ряде бывших республик Союза.

Как известно, среди элементов политической жизни на первом месте стоят институты, отношения, нормы и ценности. Именно среди них и начался кризис, так как обнаружилась их слабая практическая значимость в изменившихся условиях жизни общества.

Командно-административная система оказалась неспособной удовлетворить самые элементарные социально-политические и нравственные требования людей. Система по сути дела деградировала. Более того, начался процесс ее вырождения. Это проявилось в прекращении выполнения части аппарата власти своих элементарных функций и появления неформальных структур, которые стремились компенсировать бездеятельность официальных органов власти и управления.

В демократическом обществе подобная ситуация не могла возникнуть. Все это говорит о том, что политическая жизнь в советском обществе покоилась не на принципах демократии. Демократические параметры политической жизни общества были слабо выражены. Каковы же эти демократические параметры?

Как свидетельствует исторический опыт, в политической жизни общества демократия имеет несколько измерений. Например, демократия как форма государства, противоположная авторитаризму в любых его проявлениях. Такое понимание демократии дает возможность осмыслить природу политической власти, ее сущность, выяснить вопрос о том, кто правит. [c.284]

Кроме этого, в политической жизни общества большое значение имеет демократия общественно-политическая. В этом случае демократия предстает как принцип организации и деятельности политических и общественных организаций. Вполне очевидно, что это явление высокоорганизованного гражданского общества. Важную роль в изучении политической жизни общества играет анализ демократии как политического мировоззрения и как политической ценности. Как политическое мировоззрение демократия – это отражение в сознании граждан самого содержания демократии, прежде всего идей свободы и равенства прав. Демократия как политическая ценность чаще всего воспринимается как синоним прав и свобод граждан в их формально – абстрактном или конкретном выражении.

Одним из важных признаков демократического общества является положение, когда политическая власть исходит от народа, принадлежит ему. С точки зрения выражения народного суверенитета наиболее общими разновидностями форм демократии являются непосредственная (прямая и представительная демократия). Историческими примерами прямой демократии являются известные каждому школьнику афинское народное собрание, сходки у франков, городское вече в городах-республиках в Западной Европе и России, собрания жителей швейцарских кантонов. В настоящее время институтами прямой демократии являются референдумы (плебисциты) и опросы (демоскопия).

Представительная демократия формируется населением путем всеобщих равных прямых выборов при тайном голосовании. Каждый гражданин, голосуя на выборах, представляя мандат своему избраннику тем самым возлагает на себя политический долг уважать ту власть, которую он передал своему представителю.

Необходимым условием демократии является конституционное оформление государственного строя. Для демократической политической жизни общества важно не только кто правит, но и как правит, как организована власть. Это определяет конституция страны, которая многими людьми воспринимается как символ демократии (1).

К признакам демократического общества следует отнести комплекс прав и свобод граждан: равноправие [c.285] граждан и равенство их перед законом, равное право всех членов общества на участие в управлении государственными и общественными делами, свобода ассоциаций, гарантии самостоятельных действий общественных организаций и союзов, свобода предпринимательства.

Необходимо отметить и такой важный атрибут демократической политической жизни как плюрализм интересов в обществе. Это и является предметом нашего разговора во втором вопросе. [c.286]